И текла-текла с русых расплетенных кос речная вода, целый подпол набрался к утру, туда и нырнула Водяница до новой ночи.

На другую ночь Старый Скряга явился, выбрался из глубокой ямы, куда закопали его жадные торгаши, с кем не поделил выручку после базарного дня. Все амбары, все лари в деревне затемно облазил, каждое зернышко собрал и замотал себе в куль про запас. Уполз в сарай, забился в солому от света, дожидаться темной поры, новую поживу искать.

Притекли в Заброшенную деревеньку и Гости Лесные, любопытные: Леший с Лисункой и малыми лешачатками, парочка смешливых Кикимор, наведался Дикий Кур и Ведьмак с головой собачьей. Побродили, понюхались, да не прижились на месте людей, снова стаяли в лес до зори.

А обезумевший Вечор так и остался обитать в сторожке у кладбища. Выбрала нежить его над собой Старшим. Прозвали Хозяином Погоста, смотрителем за покоем, поручили разбирать свары приблудных топляков да залетных ведьм. Много нечисти в особые дни собиралось в проклятой деревеньке, устраивали разные гульбища и кумовство колдовское. Стал на пригорке Ясень засыхать, полетела средь лета желтая листва, вновь становясь зеленой, если падала вдруг в ручей с Живою водицей…

Давно замолчала Арлета, мягко поглаживали ее пальцы голову Леды, что лежала у нее на коленях.

— Не усыпили тебя еще мои сказки?

— Грустно-то как же. Ой, жалко их всех. И Зорюшку и Вечора. Разве он виноват, что таким уродился. Родителей ведь не выбирают.

— И то верно, милая. Идем-ка спать, завтра вам дорога дальняя, почитай два денька шагать по лесу до той потаенной деревушки. И что вас там ждет? Сказывают, что бывали охотники набрать заветной водицы, да никто не вернулся назад с добычею, все там полегли, а может, и до сих пор бродят, пополнив свиту Хозяина Погоста. На что надеется Годар, не пойму. Еще и тебя с собой тащит, не могу, говорит, оставить, еще потеряется. Вот чудной… Любит он тебя без ума. А для мужика это плохо.

— Так и я же…

— Ну, чего замолчала? Сама ты не знаешь, милая, так сердце слушай тогда, а не ум.

— Сердце, душа, ум… а тело? Тело совсем уж в расчет не брать?

Арлета словно засмущалась чего-то, прикрыла глаза, а губы улыбались сначала блаженно, а потом горестно:

— Плоти тоже должно любо быть, иначе-то как… Ох, сильно желание телесное, порой затмевает и душу и ум. Да только лишь сердце одно правду знает, ему верить надобно без боязни. И уметь ждать…

— Во всем ты права. Я вот только не дождалась, в омут кинуться поспешила, а теперь что же… Не девка и не жена, стыдно мне быть должно по вашим понятиям, как еще меня будущий муж примет, корить не начнет, как ты полагаешь? — прошептала Леда, поднимаясь с половичка и расправляя длинный подол сарафана.

Арлета смотрела внимательно, потом повела полными плечами, уютнее кутаясь в черную шаль:

— Ну, раз такое дело, начну тебе узорчатую рубашку шить для первой ночи.

— Это еще зачем? Что за рубашка такая?

Арлета засмеялась лукаво, будто радуясь тому, как девушка растерялась:

— После узнаешь, рано пока тебе.

То была последняя ночь в Гнездовье, а на утро Леда, как нарочно, долго не могла пробудиться. Уж больно сладкие снились сны: яблоневые сады с певчими птахами на ветках и высокая красивая женщина в нарядной шапочке, расшитой мелким жемчугом. Женщина протягивала ладони, а в них плескалась нагретая солнцем вода:

— Пей, сколько пожелаешь, ничего мне для вас не жаль, милые вы мои!

— Мне самой-то не надо, мне бы людям помочь…

Разошлись ладони в стороны, на землю вода пролилась, и на том самом месте вырос цветок со множеством белых лепестков.

— Это одолень-трава. В дорогу возьми, пригодится. Слова-то все помнишь?

И тут коснулись плеча девушки знакомые горячие руки:

— Вставай, коли с нами идти надумала. Арлета тебя добудиться не может, испугалась уже, за мной позвала. Что же с тобой приключилось, ладушка? Ай, под утро только тебя сон сморил? После страшных-то сказок, верно, всю ночь дрожала, нос боялась из-под одеяла высунуть.

— Годар, нам надо взять с собой корешок кувшинки.

— Что еще выдумала?

— Оберег сделать надо. Мне сон снился сейчас про одолень — траву. Это белая кувшинка, если сказать по- другому. Где ее можно добыть?

— У Арлеты снадобий много, может, и эта травка найдется. Солнце скоро подымется, нам уж пора выходить. Надо ли верить твоему сну, не обман ли он?

— В дорогу привиделся, может, это знак добрый. Попробовать надо, дело недолгое, вдруг да и впрямь поможет.

А ведь нашелся в кпадовочке у Арлеты среди запасов целебных травок и корешок белой кувшинки. Из него-то и приготовила Леда в дорогу амулет, всего-то прошептала на рассвет заветные слова, согревая сухой корешок своим дыханием, а после опустила зелье обратно в холщовый мешочек:

— По утренним росам и вечерним грозам. По звездным дорогам, солнечным тропам, облачным вершинам, лунным долинам. Одолень-трава — растение силы, отведет от меня тени могилы, удачу принесет, к добру приведет! Сказано — запечатано! Не разбить, не развеять, добро полной мерой отмерить!

Вот теперь можно и в путь отправляться. Через луг да поле недолго и до первых березок. Михей встретил Годара и Леду на лесной поляне. Медведь тоже нес на плече небольшой короб с каким-то скарбом, неужто матушка заботливая в дорогу напекла пирогов? Хотела Леда по этому поводу пошутить, да остереглась, больно уж собраны и суровы были мужчины на вид, а у нее самой сердце пело в груди. И ничегошеньки-то она не боялась, подумаешь, до пустой деревни добраться, да начерпать себе колдовской водицы, великое дело…

Шли не споро, все-таки одноногий Медведь был не лучший ходок, хотя устали не зная, выступал первым. Ближе к вечеру добрались до реки. А вот спускаться вниз по течению решили утром нового дня. На высоком берегу под пологом старых елей мужчины соорудили два костерка. Леда сперва не додумалась, зачем же второй-то, сообразила лишь, когда принялись укладываться на ночлег. Тот костер, что первым прогорел в неглубоком рве, Михей землицей прибросал да поверх накрыл срезанными еловыми ветками.

— Добрая тебе выйдет постеля! Как у мамки родной выспишься на пахучей хвое.

А к ужину достал Медведь из своего короба подовые пироги с какой-то неведомой кисло-сладкой травкой, похожей на ревень, да глиняный горшочек с медом.

— Для тебя нарочно припас, на-ко отведай!

— Сла-адко… Все хочу спросить, бабушка-то не ругала тебя, что увел тогда меня из избы?

— Уже не припомню, утешил ее, сказал, что покраше сыскал невесту. И помоложе…

— Вот же ты Медведище дремучий! Не рано меня в бабушки записал?

— Для Змея и такая сгодишься.

— Может, я сама по себе!

— Это ты кому другому соври, я-то вижу, как глядишь на него. Да и Змея допрежь тебя я ни с одной девкой об руку не видал. Одни звездочки вам в небесах светят, одна травка мягкой кажется.

— Красиво ты говоришь, Михей, ох и заболтаешь невестушку, то-то я гляжу, с первой встречи по тебе Радуня скучает, мастер ты сказки сказывать.

— Не болтай зря, а лучше доешь пироги.

— Мне и одного много, окстись!

— Больно худа, ветром унесет, Годар — здоровый мужик, ему надо бабу покрепче.

— Слово-то какое — «ба-ба»…

— Самое доброе слово, особливо до голодного мужика.

— Слышал бы твой Князь, какие ты со мной речи ведешь, ох, как бы противу шерстки не погладил.

— Ай, боюсь, аж поджилки трясутся, смотри, девка, меня не выдай!

— Вот же ты чудной!

Годар в это время на реку ходил, а уже в сумраке вернулся с парой болыиеньких щук. Здесь же на углях рыбин и испекли, потрапезничали на славу. Скрипели по округе козодои, сгущалась тьма. Медведь вызвался в ночь сторожить, а спутникам своим велел укладываться на отдых. Князь хотел по очереди не спать, но Михей его успокоил: