Делать нечего, не сидеть же всю ноченьку в лодке, дожидаясь подмоги, хотя, может, именно так и следовало бы поступить, только Леда выбралась на шаткие доски настила и по ним уж дошла до твердой почвы. Решила девушка добраться до «маяка», ближе посмотреть, что это за огонек и нет ли рядом кого живого. Отчего-то казалось девушке, что всякая нечисть света боится и не станет ее донимать у фонаря. Только вот напрасно она так рассудила, ой, как зря!

Стоило девушке взобраться на невысокий обрыв, откуда шел свет, как тут же затряслась под ногами земля, зашумели крылья, полетели перья и сор в глаза. Леда закрылась руками, упав на колени, а вокруг нее завертелся бешеный хоровод: блеяло, мяукало, свистело, топало и хлопало, улюлюкало в самые уши, что-то скрипело и хлюпало гадостно и совсем рядом мерзкое раздавалось чавканье и хруст костей.

— «Мерещится это все, не бывает такого, только у Гоголя в книжках, а взаправду нет-нет-нет… Главное — не бояться! Пусть местных жителей черти стращают, я-то из другого времени, из прогрессивного века, со мной у них такой номер не пройдет. А все-равно жутко, даже вспоминать не хочу этих маленьких ползунчиков, ой, мамочки, что же за отродья такие кажется, где-то я такое читала про «потерчат»!»

Леда приоткрыла один глаз и почти сразу же зажмурилась, руки сами потянулись к мешочку на груди, там, где был припрятан корешок кувшинки, когда припечет, во все, что угодно поверишь… На уровне своей головы девушка явно разглядело одинокую конскую ногу с мощным копытом, а с ней рядом форменное человеческое ухо размером с тарелку, да еще и на двух тощих куриных ножках по обе стороны. А сколько же еще странных, нелепых существ приплясывало вокруг, и не сосчитать. Истинный праздник уродцев, иначе и не сказать! Резвятся, хохочут, любо им поглядеть, как дрожит и томится в их кругу живая человеческая душа.

Но долго стоять на коленях Леда не собиралась. Да, страшно так, что аж поджилки трясутся, но надо все- таки подняться и посмотреть этой нечисти в глаза или что там еще у них, какие гляделки-зыркалки приспособлены. Так, с опущенной головой девушка и встала, а потом, зажав в руке амулет, грозно и решительно заговорила, потупя в землю взгляд:

— Я к вам с миром пришла, повидаться с Хозяином этих мест. У меня к нему важное дело. По-хорошему вас прошу, проводите к Самому! Ишь, чего удумали, гостью пугать! У вас хоть когда в последний раз были гости с подарками? То-то же… Совсем потеряли совесть!

Что тут началось, такая кутерьма и возня вокруг: стон, гогот, хрюкание и визг. Леда вскинула голову и приготовилась лицезреть воочию своих вероятных провожатых. И ведь было чего пугаться-то, не привидится такое сборище чудищ в самом невероятном кошмаре. Всплыли в памяти вроде давно со школьных лет позабытые строки А. Пушкина из сна Татьяны Лариной:

И все это пестрое, мохнатое, крылатое, рогатое сборище на Леду уставилось с чувством полнейшего превосходства. Хоть стой, хоть падай, а бежать некуда, попалась птичка, только, что и осталось сил на последнюю песенку:

— Али вы здесь все оглохли, ребята? Есть кто с умом и слухом, к Хозяину я пришла. Для разговора!

Расступилась толпа уродцев, выпустила вперед корявого горбатого старичка, обросшего не то мхом, не то склизкой зеленой тиной.

— Тихо, ты! Будет верещать-то, чай не на базаре стоишь! А явилась сама, так поклонись, как положено, да подарки покажь, а мы поглядим да покумекаем, на что можешь нам здесь сгодиться.

Ну, хоть какие-то здравые речи в этом балагане ряженых. Леда между тем себя за язык кусала, придумывала, что же сейчас за подарки выдать. А потом поклонилась в пояс и с растяжкой произнесла:

— Пришла я из Гнездовья, где правит Змей, а принесла дары самолучшие: мир да любовь, на всю вашу нечистую братию хватит, а кому мало покажется, вот есть у меня еще одолень-трава заговоренная, кого первого одарить ею?

Леда сняла с шеи мешочек и встряхнула, держа в вытянутой руке. Ох, что тут началось! Откатилась нечисть назад на восемь шагов, залопотала обижено, один лишь кривобокий старичок-говорун не дрогнул, только крепче оперся о свою замшелую клюку да прошамкал запавшим ртом:

— Хитра, девка, ой, хитра! Не с пустыми руками явилась, видим, видим… Только ты этот подарочек дальше спрячь, нам он и вовсе не надобен. А, ежели говоришь, дело к Хозяину есть, так я сам готов тебя проводить. Ступай-ка за мной, милая, сейчас оно самое время, как раз к пиру мертвяцкому и успеем. А чтобы вдосталь ты оценила наше веселье, проведу я тебя дорожкой кривенькой, через погост и запруду. Авось на всю жизнь закаешься в наши места забредать.

Тут старичок развернулся с деревянным скрипом и направился вперед, а Леда, надев мешочек со своим оберегом обратно на шею, последовала за ним. Да, знала бы еще куда… А уж когда, поняла, да разглядела, что за «фонарь» с берега светил, так не сдержала изумленного возгласа. Висел на шесте человеческий череп, а из его пустых глазниц лилось вокруг матовое желтоватое свечение.

Дальше больше, вернее, чуднее — старик лихо запрыгнул на спину безголового одноного коня и поддел череп своей клюкой. А после спрыгнул наземь и вручил этот жуткий «факел» испуганной девушке:

— На, вот тебе! Сподручнее по ухабам-то брести, а то как бы самой в яму не угодить, враз тамошние ухватят, даже я не отстою.

Под насмешливый хохот береговой нечисти, собрав воедино всю свою храбрость, Леда взялась за краешек клюки и чуть было не уронила белый мерцающий наголовник. Лесовик своей досады не скрывал:

— Пуще держи-то, дурища безрукая! Если кишка тонка, нечего была в гости являться, мы тебя не звали, кажись!

— Я ради деток малых пришла, их матушка-покойница по ночам тревожит, надобно мне мертвой воды набрать, — жалобно прошептала Леда, изо всех сил стараясь не отстать от своего провожатого.

А он катился по земле словно колобок, даже не оглядываясь на девушку, что еще с трудом несла свой жуткий светильник, стараясь держать его дальше от себя. Хотя, надо признать, путь он освещал хорошо, каждую выбоинку на заросшей тропе было видно, а вот и брошенное колесо от телеги лежит, вот чей-то рваный сапог да кочерга. В спешке уходили люди из деревни, много чего впопыхах побросали.

Заухал далеко в лесу филин и, словно ожидая его зова, скинула Луна красные покрывала, показала умытый бочок да рассыпала во все стороны крупные звезды. Вовсе светло стало на небе от зажженных лучин, а земная тропа привела девушку к заброшенному кладбищу. Только вот недолго стояла вокруг обманчивая тишина, второй раз бухнуло что-то в чаще и заскрежетали высохшие доски, выпуская из себя заржавленные гвозди. Растворилась земля под корявыми старыми вязами, «из тенистых могил и темных погребов вставало Навье».

Девушка старалась по сторонам меньше глазеть, нога в ногу ступала за юрким старикашкой, чувствуя, как липнет рубаха к спине от холодного пота. Шутка ли, наяву видеть, как из развороченных могил выбираются на поверхность земли полусгнившие мертвяки, тянут кверху иссохшие длани, шелестят рубищами по жухлой траве, словно за собой хотят утянуть да вдоволь горячей крови напиться. А чего им еще надобно, чего не лежится в сырой земле, кто будит-тревожит, созывая на пир ночной… Только нельзя ослушаться, сам Хозяин зовет. Скучно ему одному мыкаться поверх землицы, вот и созывает бродячие души, дряхлые тела, что еще кости держат. И не хочется им вставать, тягостно отходить от извечного сна, но нельзя и ослушаться, ибо Сам приглашает… Тот, кто власть имеет над остывшей плотью, над бескровным телом, над последним пристанищем.